Всё это закончится. И мы знаем как

16 января 2023 г.

Книга Александра Баунова, одного из самых глубоких и серьезных политических аналитиков в сегодняшней России, «Конец режима» описывает падение/трансформацию европейских диктатур в середине второй половины прошлого века в Испании, Португалии и Греции. Сразу хочу сказать, что про Россию автор практически не говорит, оставляя читателю время и пространство для раздумий и выводов.

Книга читается на одном дыхании; сам автор назвал выбранный жанр политическим романом, что, наверное, наилучшим образом описывает его. Центральная линия романа - успешная эволюционная трансформация режима Франко в Испании - как и положено, занимает главенствующее место, пронизывая всю книгу от начала до конца. Но при этом внимание читателя время от времени переключается на линию второго плана: революционный демонтаж режима в Португалии, а временами и на, я бы сказал, совсем второстепенный сюжет - на греческий режим «черных полковников». Последний, впрочем, по прошествии полувека смотрится, скорее, как неожиданная историческая загогулина, как не очень успешный военный переворот в латиноамериканской стране, в ходе которого удалось получить власть, но не удалось обеспечить ни её консолидацию, ни получить народную любовь и поддержку, чтобы удерживать власть в течение десятилетий.

Географическое соседство Испании и Португалии и практически параллельное длительное существование авторитарных режимов в этих странах, наверное, является своеобразной подсказкой богини Клио тем, кто ищет простого и короткого ответа на вопрос, как появляются и как уходят диктатуры. Диктаторские режимы в двух странах, расположенных по соседству на окраине Европы, возникали, развивались и рушились по-разному. Гораздо проще найти множество различий между двумя примерами, нежели чем найти, что общего в их истории.

С одной стороны, университетский профессор умеренно-либеральных взглядов, призванный в правительство для вывода португальской экономики из кризиса, постепенно превратился в супер-консервативного политика, узурпировавшего власть и до самых последних дней своего политического бытия не уступавшего ни толики власти, сопротивлявшегося проведению каких-либо преобразований, направленных на сокращение разрыва между архаикой своего режима и требованиями времени.  С другой - боевой испанский генерал, покоритель Марокко, захвативший власть в результате военного мятежа против законного правительства и кровавой трехлетней войны с многочисленными жертвами с обеих сторон, расколовшей общество на две непримиримые части, постепенно, задолго до ухода из жизни, начавший трансформацию политической и экономической жизни, уступая крупинки своих полномочий людям, чьи воззрения на то, как должно быть устроено государство, зачастую были достаточно далеки от тех, что разделял он сам.

В обеих странах возникли персоналистские режимы, в которых всё выстроено по прихоти человека, находящегося на вершине власти. Но, как справедливо пишет автор, «парадокс затянувшегося единовластия [состоит] в том, что оно само настраивает людей на перемены после смены лидера. Второго Франко и Салазара быть не может, а раз их не будет, то и весь режим оказывается под вопросом».

«Вопрос о преемственности власти начинает преследовать авторитарные режимы быстрее, чем те успевают оформиться», - пишет автор. Однако ход истории говорит, что это не всегда бывает так.

Генерал Франко осознал это и, меньше, чем через десять лет после установления своего единоличного правления, принимает решение о восстановлении после своей смерти испанской монархии приглашением в страну десятилетнего мальчика, который через 27 станет королем Хуаном Карлосом I и станет одним из главных действующих лиц при переходе от диктатуры к демократии.  А ещё через три года, после сильной засухи, Франко отказался от идеи экономической автаркии, начав поиск специалистов, «которые могли бы модернизировать экономику, не покушаясь на идеологию и политическое устройство, … не считающие действующий политический режим непреодолимым препятствием для модернизации».  Привлеченные диктатором молодые технократы провели комплексные реформы, которые обеспечили постепенное вовлечение испанской экономики в экономическую систему Запада, превращение страны в туристическую Мекку и долгий период быстрого экономического роста в последней трети правления диктатора.

В итоге трансформация политического режима прошла в Испании в «договорном режиме», когда представители власти и лидеры несистемной оппозиции последовательно шли на уступки и компромиссы, в ходе которых вырабатывались новые правила игры, на основании которых оппозиция получила право участвовать в решении вопроса о власти, в выборах. При этом лидерами процесса трансформации были король, которого Франко назначил своим преемником, действовавший в рамках тех ограничений, которые для него установил диктатор, и лидер правящей при диктаторе партии (справедливости ради, стоит отметить, что партия являлась декоративным элементом политической системы при Франко).

«Франко, в отличие от Салазара, не был интеллектуалом и понимал, что он тут не самый умный… Салазар был по-настоящему учён и даже в старости вникал в детали управления страной. Поделиться властью гораздо проще, чем умом и знанием … Более умный диктатор по части делегирования полномочий оказался скупее менее образованного».

Салазар не озаботился проблемой организации будущей власти в Португалии до конца своей жизни, цепляясь за власть даже находясь на грани жизни и смерти: его окружение было настолько запугано последствиями самой постановки этого вопроса, что после его выхода из комы ему два года не сообщали, что пост премьер-министра, который он занимал, была передана другому, и его держали в информационном вакууме, создавая иллюзию того, что он по-прежнему находится у власти.

В Португалии диктатура была свергнута в результате «революции гвоздик», которую инициировали младшие офицеры, на которых легла вся тяжесть бессмысленной колониальной войны, но поскольку политическая система была законсервирована, то страну на протяжении нескольких лет сотрясали удары то справа, то слева.   Но восстали офицеры не против самого диктатора, а против его преемника, который оказался не столь решительным, как этого ожидало общество. «Португальская революция – пример того, что преемнику труднее удержать власть, чем основателю режима… Действия преемника общество сравнивает не с прошлым, а с воображаемым будущим. Более либеральному, чем основатель режима, преемнику кажется, что он принёс в страну свободу, а настроенной на перемены части общества – что он последнее препятствие на пути к ней».

Меньше всего, на что следует рассчитывать, читая «Конец режима», это то, что в книге можно найти ответ на мучающий многих вопрос в отношении судьбы России. (Если проводить какие-то аналогии, то я бы скорее сравнивал Испанию и Советский Союз, рассматривая трансформацию франкистского режима как тот путь, который пропустило советское руководство). Хотя в истории разных стран можно найти множество аналогий и совпадений, хотя итог существования диктаторского режима одинаков независимо от его происхождения, длительности и того, каким образом этот режим исчезает/трансформируется, тем не менее, чем дальше ты идешь по тексту книги Александра Баунова, тем больше ты видишь различий, особенностей и тем отчетливее формируется ответ на «российский вопрос» - будет похоже, но будет по-другому.

Конечно, хочется зацепиться за то, что в Испании, как и в России,  бурный рост эпохи позднего Франко позволил режиму заключить негласный контракт с обществом: «граждане соглашались оставить власть в руках сформированной по итогам гражданской войны политической верхушки в обмен на благополучие и широкие возможности … почти для всех», и этим обосновать прогноз неизбежного смягчения политического режима и плавного его демонтажа в будущем. Или обратить внимание на то, что «представителям поздней франкистской верхушки надоело быть изгоями в мировой и европейской элите» (подставьте – «находиться под санкциями»), и следствием  этого стало то, что испанский парламент, собранный во времена диктатуры, подавляющим большинством проголосовал за закон о политических реформах, одна из норм которого прекращала полномочия этого парламента. (Но, добавлю, не лишила права его членов участвовать в будущих выборах.)  И предположить, что в России случится то же самое?

Однако нужно быть очень аккуратным и осторожным при попытке поставить знак равенства между ситуацией в России и тем, что случилось в Испании или Португалии. Главное различие, которое очень четко автор формулирует подводя итоги, состоит в том, что российский политический режим находится на пике своей жестокости (а, быть может, еще и не дошёл до этой точки), когда автократии не рушатся. Скорее краха режима можно ожидать тогда, когда автократия переходит в бюрократическую фазу своего существования, когда «максимально суровая форма [режима] перестает восприниматься гражданами, как легитимная, и … пугает элиту».

Весьма поучительной для российской оппозиции линией «Конца режима» может стать рассыпанное по множеству страниц повествование о том, как одновременно с трансформацией политической ситуации в Испании изменялась позиция наиболее жесткой части оппозиции, испанских коммунистов. Находясь в изгнании и подполье, испанские коммунисты жили мечтой о пролетарской революции, о вооруженном восстании и о построении социализма. Однако, получив возможность вернуться в страну и увидеть её вживую, лидер коммунистов, Сантьяго Каррильо, последовательно начинает отбрасывать одну мечту за другой, понимая их несбыточность. «Человеку свойственно не замечать того, что не вписывается в его картину мира… Но Каррильо достаточно умен, а перемены слишком разительны, чтобы их не замечать». Он начинает непрямое общение с представителями режима и с другими оппозиционными силами, обсуждая условия и последовательность будущих изменений. В каких-то вопросах он идёт на явные уступки власти, в каких-то проявляет жесткость, и в итоге власть вынуждена согласиться с тем, что успешная и мирная трансформация режима невозможна без примирения крайних сторон политического конфликта – компартию регистрируют и допускают к выборам. «Люди меняются, - говорит генсек, - и я рад, что могу сегодня быть с теми, против кого мы сражались вчера».

Не менее важно и продолжение «коммунистического» сюжета - выборы показывают, что электоральная поддержка коммунистов не столь велика, как им казалось; более того, чем дальше идет процесс трансформации, тем меньше голосов получают коммунисты. Впрочем, уменьшается и количество сторонников фаланги, политической структуры Франко; испанский избиратель уверенно дрейфует в сторону двухполярной политической системы, в которой различия между более правыми и более левыми политиками постепенно сужаются. Ведущую роль на левом фланге испанской политики играет другая партия, также вышедшая из подполья, социалистическая, одним из основных требований которой был отказ от монархии и восстановление республики, лидер которой, Фелипе Гонсалес всего через семь лет стал премьер-министром страны. 

Автор, не говоря ничего о России, неосознанно подчеркивает правила успешной политической трансформации, которые могут пригодиться в будущем нашей стране. Во-первых, это скорость принятия решений. Лидерам реформ нужно всегда смотреть вперёд, опережать оппонентов, не дожидаться того момента, когда и обстоятельства будут заставлять принимать то или иное решение. Во-вторых, это постоянный диалог с гражданами, в ходе которого власть не должна бояться публично спорить с оппонентами, объясняя и защищая свои действия. В-третьих, сторонников перемен или тех, кто может проводить изменения в закрытых, кастовых, системах (военные, судьи, силовые структуры), можно найти внутри этих систем, а попытка введения массовых ограничений (люстрации), скорее, обернется хаосом и бунтом, нежели приведет к успеху. В-четвертых, как правило, те силы, которые обеспечивают политический разворот, лишаются власти, как только правила игры стабилизируются, и на смену им приходят другие, которые говорят с избирателем не о том, как разрушить, а о том, как построить.

При этом самой главной причиной/предпосылкой успешной испанской трансформации я бы назвал готовность политических сил этой страны договариваться со своими оппонентами о принципах и целях. «Нельзя договориться обо всём, но не договорившись ни о чём, невозможно осуществить переход к другому берегу – хотя бы потому, что неизвестно, где именно этот берег и какой именно берег другой».

Прочитав параллельную историю существования трёх европейских диктаторских режимов, я отчетливо вижу, что пока российский режим не перешел в стадию распада/деградации, хотя многие триггеры для начала этого процесса уже спущены. У российского режима еще есть возможности ужесточения, дальнейшего закручивания «политических гаек», и к этому нужно быть готовым. Однако, несмотря на это, моя уверенность в том, что судьба российского режима предрешена и что его изменение будет не косметическим, а сущностным, только окрепла.

«Длительное единовластие не обязательно приводит к цементированию власти, скорее наоборот, делает её сверху крепкой, а внизу хрупкой,» - писал из Мадрида молодой советский дипломат, Игорь Иванов, будущий министр иностранных дел России. СССР прислушался к этой позиции и вскоре восстановил дипломатические отношения с Испанией, но не сделал никаких выводов относительно советского политического режима, который еще десять лет сохранял свою видимую прочность, чтобы затем рухнуть, не справившись со скоростью изменений.

Из истории трансформации европейских диктатур я проецирую еще один вывод на будущее России: политические изменения внешне происходят быстро; с точки зрения истории два, три или даже пять лет – это одно мгновение. Зато изменения в исторической памяти, изменения в ценностной матрице населения могут занимать несколько поколений. Трансформация политической системы - это беспрерывный процесс, в ходе которого элиты и общество должны не подавлять тех, у кого имеется другая точка зрения, а договариваться, находить ответы на современные вызовы, сталкиваясь при этом с неожиданно вываливающимися скелетами прошлого из казалось бы надежно закрытых шкафов. Заниматься политическим сложением, а не вычитанием, направляя усилия на поиск решений, а не на подавление противников.  Поэтому конец режима – это только начало. Самое главное и самое сложное будет после этого. 

PS. Очень забавно было читать о том, как испанская диктатура боролась с рок-н-ролом, с появлением обнаженных тел на фотографиях и в кино, с сексуальными меньшинствами, про то, что для испанской цензуры изображение отрубленных пальцев на обложке альбома Rolling Stones было более приемлемым, чем изображение ширинки на джинсах. С другой стороны, это был смех сквозь слезы. Франсиско Франко родился в 1892 г., и я мог бы понять, почему такие же (с сегодняшней точки зрения) патриархальные ценности  разделял Леонид Брежнев, который был на 14 лет моложе и которому Франко мог бы быть старшим братом. (Хотя именно при Брежневе западная рок музыка начала легально входить в советское медиапространство). Меня не удивило бы и то, что с Франко мог быть солидарен Юрий Андропов, который был на 22 года моложе и которому испанский диктатор годился в отцы. Но когда я вижу, что Владимир Путин и его ближайшие идеологические соратники, которым  испанский диктатор по возрасту мог бы быть дедушкой,  объявляют свой крестовый поход с теми же лозунгами, то мне хочется перефразировать Антона Павловича Чехова и назвать их людьми «в исторических футлярах».